Окончание новеллы
Apr. 15th, 2013 11:32 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
old_greebначало здесь
Когда фра Брутто узнал, чем кончился суд, он отправился к господину епископу и сказал ему:
– Вы думаете, что поступили хорошо, оставив безнаказанным оскорбление, нанесенное епископу?
– Вовсе не думаю этого, – ответил господин Рабан. – Но тот, в кого турецкие и польские солдаты капитана Федериго пустили шесть тысяч стрел и семьдесят три каменных ядра, не может оскорбиться речами нищего простака.
– Но разве не известно вам, – возразил фра Брутто, – что этот человек бродит повсюду, утверждая, что спасение – в чистоте и смирении сердечном, что каждый может и сам уразуметь писание, что у епископов надо отнять все блага мирские, чтобы они вновь стали нищими духом и телом, как в те времена, когда Симон Петр владел лишь своей лодкой и кольцом? Подобными речами братец Жан тяжко оскорбляет unam sanctam и единого главу ее, ибо есть лишь один папа, хоть их сейчас двое.
– Ладно, – ответил господин епископ, – пусть этого братца Жана посадят в тюрьму и чтоб я больше о нем не слышал. Мне пора на охоту.
Стража епископа тут же отправилась разыскивать братца Жана. Его нашли у колодца; он сидел на каменной закраине и разговаривал с Мантеллой, которая слушала его, присев на корточки прямо на пыльной дороге. Он говорил ей:
– Смири и очисти сердце свое, и будешь спасена!
Не успел он вымолвить эти слова, как стража схватила его и, связав ему руку, отвела в тюрьму господина епископа. Его посадили в темницу, сводчатые ворота которой выходили на площадь святого Георгия. Они никогда не запирались, и под ними, около столба, на котором висел ключ от темницы, безотлучно находился священник. На головке ключа, чтобы внушать к нему почтение, был вырезан герб господина епископа.
Братец Жан просидел в тюрьме всю страстную неделю. В городе говорили, что он пробудет там в ожидании суда еще неделю, после чего, как предполагалось, его на глазах всего народа сожгут на костре, но из милости предварительно удавят.
В ночь со страстной субботы на светлое воскресенье, когда празднество горестное сменяется празднеством радостным, сторожить узника пришлось юному священнику по имени Каликст. Он был очень благочестив, но те, у кого он обучался богословию, считали его человеком дерзостным, ибо он был склонен верить, что всякое дело, совершаемое из любви к Господу, есть благо. Его упрекали также в том, что он слишком редко называет вторым Валаамом лжепапу, отлучившего от церкви господина епископа Рабана Лингельбахского. Фра Брутто приставил Каликста к воротам в страстную субботу после всенощной, чтобы остальные священники могли на свободе отпраздновать Пасху; он сослался на то, что Каликст самый молодой из всех священников в городе. Действительно, Каликст не достиг еще возраста, когда годы начинаются с цифры 2, и лицо его хранило выражение невинности, которой цвели щеки того, чья голова покоилась на груди Учителя.
С наступлением ночи Каликст уселся на подворотную тумбу; над ним горел смоляной факел, воткнутый в каменное кольцо на стене. И вот, вытащив из-под рясы книгу, он стал вслух читать повествование о преславной Пасхе:
– «На третий день после пятницы Мария Магдалина, и Мария Иаковлева, и Мария Саломея вышли на рассвете из Иерусалима, взявши с собой благовония и ароматы, и отправились туда, где был погребен Иисус. При восходе солнца пришли они ко гробу и стали говорить между собой: «Кто отвалит нам камень от двери гроба?»
Но они нашли камень отваленным и, вошедши, не нашли тела и увидели одни пелены, лежащие там, и плат, который был на голове Иисуса, не с пеленами лежащий, но особо свитый на другом месте. И женщины подумали, что тело украли, ибо они еще не знали, что Иисусу надлежало воскреснуть из мертвых.
А Магдалина стояла поодаль и плакала. И когда плакала, наклонилась во гроб и видит двух ангелов, одного у главы и одного у ног, где лежало тело Иисуса. И они говорят ей: «Жена, что ты плачешь?» Она говорит им: «Унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его». Сказавши это, обратилась назад и увидела Иисуса, стоящего в саду. Он воскрес на рассвете в первый день недели и восхотел, чтобы Магдалина первая увидела Его. Но она не узнала, что это Иисус: Он стоял в саду, и она подумала, что это садовник. Иисус говорит ей: «Жена, что ты плачешь? Кого ищешь?» Она же говорит ему: «Если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его». Иисус говорит ей: «Мария!» Тогда она узнала его и говорит: «Учитель!» И он сказал ей: «Не прикасайся ко Мне». И послал ее к братьям Своим сказать, что Он воскрес.
Она побежала и возвестила ученикам, что Иисус жив и что она видела Его. Но они не поверили ей».
Кончив читать, Каликст обернулся и увидел женщину, которая стояла на коленях в сточной канаве, протекавшей мимо ворот и наполненной нечистотами. Он узнал Мантеллу, потому что ему случалось подавать ей милостыню.
Ему было известно, что она дурная женщина, но он жалел ее. Видя, что она по-прежнему стоит на коленях в грязи, он подумал, что Мантелла пьяна, и сказал ей:
– Мантелла, ступай домой, запрись и никого не впускай, – и Господь, быть может, посетит тебя в день славы Своей, когда Он восхотел, чтобы Магдалина первой увидела Его.
Но женщина не двинулась с места и спросила:
– Каликст, верно ли, что сегодняшний праздник – первый между праздниками?
– Воистину так, – ответил Каликст.
Тогда женщина сказала:
– Каликст, как должно называть этот несравненный праздник, если то, что ты сейчас прочитал, правда?
Священник снисходительно ответил:
– Мантелла, из твоих слов я вижу, что душа твоя проста и бесхитростна. Поэтому скажу тебе: этот праздник должно называть Исходом, потому что сегодня Иисус изошел из мертвых, и еще его должно называть Освобождением, потому что в этот день мы были освобождены из-под власти греха.
Услышав эти слова, Мантелла встала, поднялась по ступеням, которые вели к воротам, и сказала:
– Каликст, раз этот праздник есть праздник освобождения, нужно освободить узника.
Священник спросил:
– Что ты хочешь сказать? Уж не предлагаешь ли ты мне освободить братца Жана, которого я стерегу?
– Ты должен это сделать, – сказала Мантелла, – если хочешь стать угодным Господу, потому что это человек божий.
Юный священник возразил:
– Мой долг – держать этого человека в тюрьме.
Мантелла улыбнулась:
– Ты хочешь угодить людям и не повинуешься Богу.
Каликст поник головой и задумался; потом сказал:
– Я верю, что этот человек невиновен. Но если я отпущу его, то сам попаду в тюрьму вместо него.
Тогда женщина указала ему рукой на ключ:
– Возьми ключ и отопри.
Каликст пробормотал:
– Я не смею: на ключе знак герба господина епископа.
– Осени его знаком креста, – ответила женщина.
Каликст встал, снял ключ со столба, осенил его знаком креста и отпер двери темницы, мрак которой озарился сиянием. И в этом сиянии Каликст увидел Иисуса Христа. Иисус сказал ему:
– Это Я. Не бойся!
Я был в плену, и ты освободил Меня. Только ты один между людьми отпраздновал Пасху.
Я – узник, пока есть узники, и пребуду в цепях до скончания века, чтобы праведники и невинные могли вечно освобождать Меня. Знай, Мой сын, что ты будешь ввергнут в оковы, и возрадуйся этому, ибо ты пострадаешь за Меня. Я возлюбил тебя и потому не награжу тебя в этом мире.
И, выйдя из темницы, Иисус приблизился к коленопреклоненной женщине и сказал:
– Жена, не бойся! Взгляни и узнай Меня. Я – Тот, Кого Магдалина увидела первая.
Когда фра Брутто узнал, чем кончился суд, он отправился к господину епископу и сказал ему:
– Вы думаете, что поступили хорошо, оставив безнаказанным оскорбление, нанесенное епископу?
– Вовсе не думаю этого, – ответил господин Рабан. – Но тот, в кого турецкие и польские солдаты капитана Федериго пустили шесть тысяч стрел и семьдесят три каменных ядра, не может оскорбиться речами нищего простака.
– Но разве не известно вам, – возразил фра Брутто, – что этот человек бродит повсюду, утверждая, что спасение – в чистоте и смирении сердечном, что каждый может и сам уразуметь писание, что у епископов надо отнять все блага мирские, чтобы они вновь стали нищими духом и телом, как в те времена, когда Симон Петр владел лишь своей лодкой и кольцом? Подобными речами братец Жан тяжко оскорбляет unam sanctam и единого главу ее, ибо есть лишь один папа, хоть их сейчас двое.
– Ладно, – ответил господин епископ, – пусть этого братца Жана посадят в тюрьму и чтоб я больше о нем не слышал. Мне пора на охоту.
Стража епископа тут же отправилась разыскивать братца Жана. Его нашли у колодца; он сидел на каменной закраине и разговаривал с Мантеллой, которая слушала его, присев на корточки прямо на пыльной дороге. Он говорил ей:
– Смири и очисти сердце свое, и будешь спасена!
Не успел он вымолвить эти слова, как стража схватила его и, связав ему руку, отвела в тюрьму господина епископа. Его посадили в темницу, сводчатые ворота которой выходили на площадь святого Георгия. Они никогда не запирались, и под ними, около столба, на котором висел ключ от темницы, безотлучно находился священник. На головке ключа, чтобы внушать к нему почтение, был вырезан герб господина епископа.
Братец Жан просидел в тюрьме всю страстную неделю. В городе говорили, что он пробудет там в ожидании суда еще неделю, после чего, как предполагалось, его на глазах всего народа сожгут на костре, но из милости предварительно удавят.
В ночь со страстной субботы на светлое воскресенье, когда празднество горестное сменяется празднеством радостным, сторожить узника пришлось юному священнику по имени Каликст. Он был очень благочестив, но те, у кого он обучался богословию, считали его человеком дерзостным, ибо он был склонен верить, что всякое дело, совершаемое из любви к Господу, есть благо. Его упрекали также в том, что он слишком редко называет вторым Валаамом лжепапу, отлучившего от церкви господина епископа Рабана Лингельбахского. Фра Брутто приставил Каликста к воротам в страстную субботу после всенощной, чтобы остальные священники могли на свободе отпраздновать Пасху; он сослался на то, что Каликст самый молодой из всех священников в городе. Действительно, Каликст не достиг еще возраста, когда годы начинаются с цифры 2, и лицо его хранило выражение невинности, которой цвели щеки того, чья голова покоилась на груди Учителя.
С наступлением ночи Каликст уселся на подворотную тумбу; над ним горел смоляной факел, воткнутый в каменное кольцо на стене. И вот, вытащив из-под рясы книгу, он стал вслух читать повествование о преславной Пасхе:
– «На третий день после пятницы Мария Магдалина, и Мария Иаковлева, и Мария Саломея вышли на рассвете из Иерусалима, взявши с собой благовония и ароматы, и отправились туда, где был погребен Иисус. При восходе солнца пришли они ко гробу и стали говорить между собой: «Кто отвалит нам камень от двери гроба?»
Но они нашли камень отваленным и, вошедши, не нашли тела и увидели одни пелены, лежащие там, и плат, который был на голове Иисуса, не с пеленами лежащий, но особо свитый на другом месте. И женщины подумали, что тело украли, ибо они еще не знали, что Иисусу надлежало воскреснуть из мертвых.
А Магдалина стояла поодаль и плакала. И когда плакала, наклонилась во гроб и видит двух ангелов, одного у главы и одного у ног, где лежало тело Иисуса. И они говорят ей: «Жена, что ты плачешь?» Она говорит им: «Унесли Господа моего, и не знаю, где положили Его». Сказавши это, обратилась назад и увидела Иисуса, стоящего в саду. Он воскрес на рассвете в первый день недели и восхотел, чтобы Магдалина первая увидела Его. Но она не узнала, что это Иисус: Он стоял в саду, и она подумала, что это садовник. Иисус говорит ей: «Жена, что ты плачешь? Кого ищешь?» Она же говорит ему: «Если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его». Иисус говорит ей: «Мария!» Тогда она узнала его и говорит: «Учитель!» И он сказал ей: «Не прикасайся ко Мне». И послал ее к братьям Своим сказать, что Он воскрес.
Она побежала и возвестила ученикам, что Иисус жив и что она видела Его. Но они не поверили ей».
Кончив читать, Каликст обернулся и увидел женщину, которая стояла на коленях в сточной канаве, протекавшей мимо ворот и наполненной нечистотами. Он узнал Мантеллу, потому что ему случалось подавать ей милостыню.
Ему было известно, что она дурная женщина, но он жалел ее. Видя, что она по-прежнему стоит на коленях в грязи, он подумал, что Мантелла пьяна, и сказал ей:
– Мантелла, ступай домой, запрись и никого не впускай, – и Господь, быть может, посетит тебя в день славы Своей, когда Он восхотел, чтобы Магдалина первой увидела Его.
Но женщина не двинулась с места и спросила:
– Каликст, верно ли, что сегодняшний праздник – первый между праздниками?
– Воистину так, – ответил Каликст.
Тогда женщина сказала:
– Каликст, как должно называть этот несравненный праздник, если то, что ты сейчас прочитал, правда?
Священник снисходительно ответил:
– Мантелла, из твоих слов я вижу, что душа твоя проста и бесхитростна. Поэтому скажу тебе: этот праздник должно называть Исходом, потому что сегодня Иисус изошел из мертвых, и еще его должно называть Освобождением, потому что в этот день мы были освобождены из-под власти греха.
Услышав эти слова, Мантелла встала, поднялась по ступеням, которые вели к воротам, и сказала:
– Каликст, раз этот праздник есть праздник освобождения, нужно освободить узника.
Священник спросил:
– Что ты хочешь сказать? Уж не предлагаешь ли ты мне освободить братца Жана, которого я стерегу?
– Ты должен это сделать, – сказала Мантелла, – если хочешь стать угодным Господу, потому что это человек божий.
Юный священник возразил:
– Мой долг – держать этого человека в тюрьме.
Мантелла улыбнулась:
– Ты хочешь угодить людям и не повинуешься Богу.
Каликст поник головой и задумался; потом сказал:
– Я верю, что этот человек невиновен. Но если я отпущу его, то сам попаду в тюрьму вместо него.
Тогда женщина указала ему рукой на ключ:
– Возьми ключ и отопри.
Каликст пробормотал:
– Я не смею: на ключе знак герба господина епископа.
– Осени его знаком креста, – ответила женщина.
Каликст встал, снял ключ со столба, осенил его знаком креста и отпер двери темницы, мрак которой озарился сиянием. И в этом сиянии Каликст увидел Иисуса Христа. Иисус сказал ему:
– Это Я. Не бойся!
Я был в плену, и ты освободил Меня. Только ты один между людьми отпраздновал Пасху.
Я – узник, пока есть узники, и пребуду в цепях до скончания века, чтобы праведники и невинные могли вечно освобождать Меня. Знай, Мой сын, что ты будешь ввергнут в оковы, и возрадуйся этому, ибо ты пострадаешь за Меня. Я возлюбил тебя и потому не награжу тебя в этом мире.
И, выйдя из темницы, Иисус приблизился к коленопреклоненной женщине и сказал:
– Жена, не бойся! Взгляни и узнай Меня. Я – Тот, Кого Магдалина увидела первая.
